Дмитрий Королёв

БЕСЕДЫ С ЖОРЖЕМ

О СИМПАТИИ

В день, когда осеннее солнце ещё согревает улицы и пешеходов, но деревья на городских окраинах уже одеваются разноцветной листвой, я спешил к г-ну Павленко, чтобы обсудить его новый опыт. Подходя к особняку, из открытых окон тренировочной залы я слышал характерный лязг холодного оружия – видимо, Жорж не терял времени, чтобы не терять формы. Он так самозабвенно отдавался упражнениям, что меня даже стали одолевать сомнения в исправности звонка – но вот отдалённый металлический грохот прекратился, и через некоторое время в дверях появился хозяин, даже не переменив одежд. Он крепко пожал мне руку, кивком приглашая войти, и, двигаясь рядом, тут же принялся говорить.

– Я долго размышлял над симпатическим феноменом. Вы ведь знаете, как в средневековой Европе им увлекались просвещённые французы. – На развилках мрачного коридора, похожего на лабиринт из-за частых ответвлений и поворотов, он придерживал меня за локоть. – Конечно, – сказал я, – это когда две вещи находятся в симпатической связи, как оружие, нанёсшее рану, и раненый воин. Некоторые англичане втайне даже применяли оружейную мазь, которую наносили на клинок, чтобы исцелить пострадавшего. – Верно, – согласился мой проводник. – Однако наш век скептически смотрит на такие гипотезы, считая их беспочвенными фантазиями, пригодными лишь для сказок в духе культа вуду.

Неуютности коридору, помимо нарочито неяркого электрического света, прибавляло и то, что в нишах вдоль его стен в смиренных позах возлежали безымянные человечьи останки, изглоданные временем до костей. Меня, кстати, всегда удивляло их немалое количество в этом оссарии – всё-таки, известные мне обитатели дома были не так многочисленны, чтобы в естественном порядке заполнить его даже на протяжении многих веков.

– Всё же, – заметил я, – зная вас, уверен, что не всё так просто, иначе вы бы не затеяли этот разговор.

Впереди показался свет, и я ускорил шаг. – Конец средневековья, – рассуждал между тем г-н Павленко, – чётко не определён, его относят к промежутку времени между падением Константинополя в 1453 и окончанием Тридцатилетней войны в 1648 году. Ещё больше путаницы с началом следующей эпохи – ведь будущее приходит не сразу. Некоторые исследователи и вовсе утверждают, что средневековье никуда не делось и по-прежнему вокруг нас, изменились не времена и уж, конечно, не люди, а всего лишь условности. И если вглядеться в древние портреты, мысленно облачив их в современный костюм, то очень непросто избавиться от мысли, что люди прошлого ничем от нас не отличаются. Впрочем, я считаю немного иначе. Эпохи существуют, хоть границы между ними и размыты. То, что нам известно из хронологий и энциклопедий, служит межевыми столбами, разделяет времена. Но ведь не бывает границ без контрабандистов. И что мешает нам вывезти из отдалённых эпох некоторые находки, особенно если официально они не существуют?..

Миновав несколько дверей, мы вошли в ярко освещённую залу, откуда ещё совсем недавно доносился звон клинка. Жорж говорил, а я не мог оторвать взгляда от новых экспонатов импровизированной выставки, развешенных на стенах и расставленных на стеллажах: тут были и самурайские мечи, и бронзовые доспехи египетской работы, и, что меня поразило больше всего, коллекция микенских шлемов.

– Более того, – продолжал обкатывать свою мысль г-н Павленко, – если попытаться взглянуть на нас с исторической перспективы, то мы сами окажемся в серой зоне между концом одной эпохи и началом другой. Однако история не терпит пустоты, следовательно, это – не безвременье, а наслоение времён, смешение эпох. В этом хаосе всегда и происходили события, предопределяющие контуры будущего. Происходят они и сейчас, даю голову на отсечение.

На последних словах Жорж будто бы вдруг вспомнил о чем-то важном: – Nihil est in intellectu*, коллега... – значительно произнёс он. – То есть, в разуме нет нечего, что отсутствовало бы ранее в чувственном восприятии. Именно в таком ракурсе до сих пор никому не пришло в голову рассматривать симпатический метод. Все прежние попытки терпели фиаско вследствие несовершенного подобия между объектом, реципиентом и лицом, на него воздействующим.

Продвигаясь через пространство залы, мы подходили к тренировочной кукле в лёгких доспехах, выполненной в натуралистичной манере, с точностью и вниманием к мелочам. Воин, готовый к бою. Чёрные волосы, вытянутое лошадиное лицо, немигающие тёмные глаза; за блестящим шлемом скрывается высокий лоб, переходящий в залысину... Ба, кого я вижу!

– Неужели это г-н Ворсюк?! – Вскричал я. – Жорж, признайтесь, где вы нашли такого замечательного таксидермиста, столь точно повторившего лик этого негодяя?

Жорж серьёзно проговорил:

– Об этом – позже. Сейчас давайте проверим симпатическую связь между вами и тенью названного господина. – Он протянул мне шпагу с потёртым эфесом.

– Признаться, я предпочитаю рапиру...

– А я – ассемблер**! – Иногда юмор у хозяина дома, вместо того чтобы двигаться по давно проложенным магистралям, сворачивал на такие дикие тропки, что следовать за ним никто не торопился.

Несколько свистящих взмахов шпаги в воздухе, и оружие стало продолжением моей руки. Неспешно и основательно я несколько раз вонзил остриё шпаги в область солнечного сплетения чучела, так похожего на человека. Жорж заметил: – Я называю его Ворчучело. Оно иногда ворчит. Целый месяц пытаюсь его расшевелить, но кроме бессвязного бормотанья ничего не выходит. Утром, когда я отрабатывал туше, кажется, мне почти удалось вынудить его сказать хоть какое-то осмысленное слово, но закончить я не успел. Оно проворчало не то "улисс", не то "уис".

Я вообразил, что нахожусь в парке на берегу Днепра, где речная прохлада помогает разгорячённым дуэлянтам в трудном поединке, и только шорох опавших листьев под ногами перемежает звон шпаг. – Важно, – говорил г-н Павленко, – войти в состояние полного отождествления себя теперешнего с собой минувшим, в момент наибольшего взаимодействия с противником. – Я наносил удар за ударом, вокруг меня зашумели деревья от лёгкого дуновения ветра, на реке послышалась музыка прогулочного катера. И вдруг чучело на меня посмотрело. Затем оно повело плечами и, покачнувшись, сделало шаг.

– Действует! – кричал Жорж.

– Чёрт возьми! – вскричал я и отскочил.

Ворчучело... нет, теперь уже г-н Ворсюк потянулся к стене, взял висевшую на ней алебарду. Покрутив ею в руках, двинулся к нам, задевая этажерки тонкой работы грубым железом и бормоча "Уис!.. уис!". Мы с Жоржем, уворачиваясь от ударов, отступали к выходу, причём некоторая медлительность сомнамбулически движущегося чучела, равнодушного к уколам шпаги, вполне компенсировалась его мощью и длиной оружия. Я пожалел, что на мне нет микенского шлема.

Алебарда рассекала воздух, опрокидывала стеллажи, звенела и пела, как коса в руках её величества Смерти; о, располагая большей свободой манёвра, убийственной красотой чудовища можно было бы наслаждаться. Мгновение – и я оказался в предзалии с ним один на один, потеряв соратника из виду, и почувствовал себя совсем неуютно, когда лопатками коснулся стены. Жорж успел. Появившись из облака пыли в проёме двери, вооружённый ятаганом, он отсёк монстру голову. Тело рухнуло, и наступила тишина.

– Как здорово! – С безумием в глазах говорил г-н Павленко. – Моя догадка оказалась верной! И, конечно, без вас тоже не обошлось!

– Жорж, успокойтесь. Это ваше Ворчучело могло нас убить.

– Что? Ну, вы даёте, в самом деле. Как же оно могло нас убить, если его движения были продолжением вашей мысли? Вы ведь ничего и не поняли!..

И так с ним всегда – хорошо хоть, после утреннего опыта мы прошли в кабинет, и в спокойной обстановке, расслабляясь мягким коньяком, принялись обсуждать принципы симпатической связи в области промышленной передачи данных.

Что ещё? Не уверен, что чучело было настоящим. То есть, возможно, настоящим было вовсе не чучело. Это, кстати, поясняет, откуда берутся новые поступления в оссарии Жоржа.

-----
* В разуме нет ничего (лат.).
** Игра слов: рапира – холодное оружие и, одновременно, язык программирования, как и ассемблер.