Госпиталь
- Как я чуть не окочурился во второй раз
Народ наш непритязателен и долготерпелив, от чего и страдает. Страданием цементируются культурные скрепы, а железная стойкость куётся в быту.
К чему это и зачем, толком никто не знает, однако мы такие со времён Фермопил, пусть и слава нам не нужна, хватит и букета на могилке. Так сказать, венец – делу конец.
Лёгкое недомогание и тяжесть мыслей я игнорировал вплоть до того, пока это не стало заметно окружающим, которые за меня и взялись.
Курс домашнего лечения закончился поездкой в госпиталь. По сложившемуся порядку пришлось подождать часа четыре, а когда дежурный врач меня осмотрел, то не обнаружил ничего эдакого, поскольку это не его профиль. Мне на всякий случай поставили нейтральную капельницу, после чего с чувством выполненного долга незамедлительно отпустили. Когда же я доехал обратно по ночному горному серпантину и зашёл в нашу обитель, меня начало трясти.
Это ничего, сказал я, организм борется и не надо ему мешать. Впрочем, заботливая рука дала мне жаропонижающего, и на нетвёрдых ногах я кое-как добрался до кровати у погрузился в забытьё.
Под утро действие препарата прошло, и меня затрясло так, что я долго не мог дотянуться до телефона или крикнуть, чтобы меня услышали.
Скорая помощь прибыла быстро, и врачи зафиксировали септический шок. Это когда ещё немного, и всё, процент выздоровления заметно меньше ста, в типичном случае эквивалентно падению с седьмого этажа на асфальт. Показатели манометра с тонометром были сильно ниже нормы, мне после очередной дозы лекарства это казалось не слишком серьёзным, и даже к машине скорой помощи я мог бы, наверное, дойти и сам, а не под ручки. Соседям я улыбался, но они, однако же, провожали меня взглядом, в котором читалось "рано ты нас покидаешь".
Районных больных доставляют в районную клинику, таков протокол. Там им пытаются помочь, и только потом везут в центральный госпиталь, где я и так был накануне. Чтобы транспортировать пациента через пол острова, его сначала подготавливают, для чего, пользуясь беспомощным состоянием больного, в причинное место ему вживляют катетер. Собираясь произвести это не слишком приятную манипуляцию, доктор с медсестрой слегка замешкались; кто-то из них, откинув простыню, сказал: "ого, ну ничего себе!", насадил меня на стержень и зафиксировал. Так я стал единым с каталкой.
Ехали мы без сирены, но быстро. Раньше я и не представлял себе, каково это, мчаться в автомобиле ногами вперёд. Эта поза естественна для гонщиков "Формулы-1", однако при том, что они держатся за руль, упираются в пол и вообще люди здоровые, успешно финишируют из них не все, между тем как пациент - человек больной, хвататься ему особо не за что, и мысли сбиваются на вечное. Ничего, говорил я себе, и не из таких передряг выходили.
В госпиталь, конечно, попадать не стоит вовсе, но уж если пришлось, то лучше это делать на скорой помощи: так не придётся ждать. В реанимацию меня отвезли сразу, там какое-то время стабилизировали, возвращая давление и пульс ближе к норме, а затем переместили в палату интенсивной терапии.
В палате народ был разный. Кто-то попал сюда явно после пятничных посиделок, молодой и с разбитой головой, иные наоборот, в преклонном возрасте и вызывающие тревогу одним своим видом. Некоторые не приходили в сознание за всё время моих наблюдений. Между прочим, отрывки фраз, долетающие до полусознательного мозга, воспринимаются как будто звучащие на родном языке, в моём случае на русском, и потом в полусне думаешь, что это тут такое говорят. Потом спохватывается. И ещё было там очень холодно, почти как в морге.
Мой организм безудержно дрожал. Дрожь по-английски – shivering, слово для запоминания – шиворот. Мне бы этих шиворотов с два десятка, обложиться и укутаться! Два медбрата, глядя на меня как на инфузорию-туфельку, некоторое время что-то обсуждали, затем один измерил мне температуру мгновенным градусником, а другой тут же сказал, что тоже мёрзнет, здесь всегда так, и ничего с этим поделать нельзя. Мне дали ещё одну простыню, и я укрылся с головой.
День или два я приспосабливался. Недаром же мы самые приспособляемые существа на свете. В конце концов, человек проник на все континенты, зимует за полярным кругом и даже болтается на околоземной орбите. Сравниться с нами способны разве что крысы и тараканы, однако среду обитания для них создаём опять же мы. Особое неудобство мне доставляли капельницы и датчики, прикреплённые к телу, так что мне было трудновато работать за ноутбуком, и несколько митинг-коллов я пропустил. Но потом я справился и с этим.
Затем я перестал следить за своими цифрами на мониторе, и единственным большим неудобством оказался катетер, держащий меня пристёгнутым к кровати не хуже наручников. Однажды утром я поинтересовался, нельзя ли отсоединиться, и получил врачебное разрешение. Медсестра проделала манипуляцию без каких-либо эмоций, как рыбак при чистке рыбы. Я же наконец обрёл свободу, и принялся ею пользоваться с энтузиазмом.
Опустим подробности, но установкой врачей и сопричастных для меня было как можно больше пить, так что я, во-первых, экспериментально установил объём своего мочевого пузыря (ничего выдающегося, всё в пределах допустимого) и, во-вторых, объём воды, которую я способен выпить за день. Входные и выходные параметры фиксировались в журнале. Я как маленький Володя Ульянов (Ленин), сообщавший родителям о своих пятёрках приходя домой, докладывал медсёстрам о своих достижениях, возвращаясь из туалета, и здесь мне даже есть, чем гордиться, ибо на следующий день врачи потребовали немедленно прекратить, поскольку пациент сумел в себя влить и вылить почти тройную норму.
Другой мой подвиг состоял в мытье головы. Вообще непросто принимать душ без горячей воды и с трубками в венах, но главной проблемой оказалось отсутствие как мыла, так и шампуня. Я, однако же, быстро сориентировался и принялся втирать в волосы сухой дезодорант для подмышек, он у меня был. Втирался он хорошо и запах от него был приятный, а вот смываться он отказывался.
Я почувствовал себя персонажем розыгрыша в пляжном душе, где жертве незаметно всё подливают и подливают на голову шампунь, однако сверху никого не было, а тут ещё эта клейкая пакость внезапно попала в глаза и никак не вымывалась.
С полотенцами тоже возникла проблема, но я её решил, изобретательно применив туалетную бумагу.
Вернулся к койке я почти наощупь, попросил у медбрата капли для глаз. Он смог найти капли для ушей, но заверил, что это, в сущности, одно и то же. Я доверился – и зрение восстановилось, как бы вместе с тем напоминая, что запас прочности велик, но не бесконечен.
А колтун на голове остался на несколько дней. Думаю, это было красиво.
С едой же там была такая история: на вид вкусно, а на вкус – нет. Поначалу я считал, что это какая-то специальная диета, потом свыкся и мне стало всё равно. Когда же меня перевезли в другое отделение (нам нужна ваша койка, система жизнеобеспечения и пульсомер), там еда была из тех же ингредиентов, выглядела так же, но есть её было можно уже с удовольствием.
Новое место оказалось подобтёртым, а из непреложного постоянства был жуткий кондиционированный холод. В дополнение к кондиционерам, под потолком крутились вентиляторы, заставлявшие трепетать межкроватные ширмы, не говоря о моих и без того нестройных мыслях. Перед входом в палату обнаружилась система управления из трёх ручек, в которой я решил разобраться, всё же я в некотором роде инженер. Пока я поворачивал их туда-сюда, устанавливая неочевидную причинно-следственную связь, неспешной, но уверенной походкой ко мне подошёл абориген наркоманского вида на излечении и сказал: сейчас, братишка, я покажу, что здесь куда крутить. Так я научился отключать вентиляторы.
Надо сказать, что для местных услуги госпиталя бесплатны, так что, учитывая сносную кормёжку, не приходится удивляться его загруженности.
Прогулки мои становились всё более дальними. В коридоре я пообщался с охранником, обсудив мировую повестку дня и расклад политических сил на месте, причём он горячо поддержал действующую власть в лице президента и обещал за него снова проголосовать, поскольку именно президент обеспечил его работой. Охранников здесь действительно много. На вопрос, что же тут охранять, особенно ближе к моргу, мне сообщили, что случаются инциденты, когда после ночного мордобоя к пострадавшим в госпиталь приходят с целью закончить дело. Недаром на гербе Сейшел значится латинское крылатое "конец - делу венец", уж и не знаю почему.
В конце концов, всё наладилось и меня отпустили, и главным уроком стало то, что в местном климате, да и вообще, пить надо больше.