Дмитрий Королёв

ПРОЕКТ 3

РАЗНОС

Тремпель помешивал чай, задумчиво гремя ложечкой. Над гранёным стаканом, колебля прохладный октябрьский воздух и уносясь в распахнутую форточку, вился невидимый рой чрезмерно разгорячённых водяных молекул. За окном светало.

После Лёнькиных рассказов, под ложечкин перезвон вспоминались обрывки сна, будто едут они с Нётером верхом, лошади о чём-то переговариваются, а старик увлечённо бормочет: «Физика процесса сложна для понимания, в математику лучше и не соваться, но я легко всё объясню на пальцах. Представьте себе обыкновенный арбуз... Стянули тягами, скрепили скрепами... Мы сшили наше пространство из лоскутков. В основном это, конечно, территория стран Варшавского договора, но не только. Хватает всякого, есть немного и от обеих Америк, а если за вон тем холмом повернуть налево, то к вечеру можно добраться до Антарктиды».

Нётер не шёл из головы. Не только смотритель маяка, который активно вертелся в закоулках сознания, но и его отец или, возможно, дед, занимавшийся сначала в Германии, а затем у нас какой-то там математикой, в 1941-м расстрелянный за шпионаж, как легко выясняется путём нехитрых сетевых раскопок. Тут, однако же, не всё так просто. Сведения из архивов – это всегда чьи-то интерпретации избирательно подобранных фактов. А что же было в действительности и, главное, что оно значило на самом деле – неизвестно. Да, могли расстрелять – профессору с немецкой фамилией, хоть и еврею, во время войны с немцами не угодить властям легко. Но если верить Лёнькиным школьным знаниям, то всё было иначе. Выходило, что этот Нётер сбежал от нацистов, прихватив с собой не то чертежи, не то план практического применения одной красивой топологической теории. Советское руководство нашло его полезным в смысле военного строительства, и развернуло масштабные работы по обеспечению укрепрайонов надёжной транспортной связью. Разумеется, применяя необходимые мероприятия по соблюдению секретности, включая изоляцию рабочих групп, дезинформацию противника и различные операции прикрытия. Теорию мало кто понимал – это был побочный эффект от симбиоза проективных преобразований и слабых взаимодействий, а на практике это выглядело так, как будто находящиеся далеко друг от друга территории соединяются в единый кластер, находясь внутри которого можно перемещаться, не замечая ни внешнего мира, ни собственно расстояний. Полезным следствием был то, что этот кластер целиком пропадал из поля зрения постороннего наблюдателя, обеспечивая превосходное качество маскировки. Вредным – что попасть изнутри наружу или наоборот было нельзя.

Зазвенел будильник – точнее, заиграл установленный в таком качестве «Марш энтузиастов», и через минуту послышались сонное шмяканье тапками по старому паркету, и в кухню ввалился пионер, заслоняясь поющим телефоном от солнечного света.

– Давай в темпе, – сказал Тремпель, – а то ещё опоздаем.

Пионер скрылся в санузле, на ходу не попадая пальцем в телефон, из которого задорно неслось: «И звёзды наши алые // Сверкают небывалые».

Умели же песни сочинять, подумал Тремпель, и почему сейчас так не поют. И как это у таких предков получились эдакие мы. Может быть, потому, что тогда страну вытаскивали из дремучего средневековья, как барон Мюнхгаузен свою лошадь, а теперь отпустили, и вот она летит, вертя головой и дрыгая ногами, навстречу дну. Нет больше руководящей и направляющей, вот почему.

Но, продолжала виться мысль, не всё плохо в этом свободном падении, есть и хорошее – свободный рынок быстро даёт прочувствовать все преимущества диктатуры пролетариата. Вспомнишь и о праве на труд с правом на отдых, и о трамвае по три копейки. Капитан развернул подстаканник, добытый на барахолке, лицом к себе и тяжко вздохнул.

Добирались они на метро, произведшем ранее на Лёньку сильное впечатление (я, говорит, такое только на картинках видел), потом на маршрутке (откуда столько людей?!) и, наконец, пешком, с принудительным соблюдением параллельно изучаемых правил пользования светофором. Хоть школа и была по стечению обстоятельств ориентированной на приезжих, всё же для того, чтобы новоприбывшего туда взяли, капитан вынужден был задействовать последние финансовые резервы и остатки старых знакомств.

Под кабинетом директора капитан сказал пионеру:

– Сиди и помалкивай. Ты и так уже наговорил этим коновалам душ человеческих...

Директор встретил их дежурной улыбкой, усадил за стол и, одёрнув пиджак, сразу перешёл к делу.

– Мне пришлось на многое закрыть глаза, принимая вашего племянника посреди учебного процесса. Сомнительные документы, странная история. Никто, конечно, не ждёт, что мальчик из Монголии быстро адаптируется к нашим условиям. Разумеется, мост над культурной пропастью между мегаполисом и военным городком, или что там у вас было, мы построим не за один день. Я не стану акцентировать внимание и на катастрофических пробелах в знаниях по школьным предметам — например, по биологии, религиеведению и географии. Наши педагоги над этим работают. Но, знаете ли, никогда не мог подумать, что возможны какие-либо сложности с одним из самых любимых учениками предметов. Как можно не любить – тут он сделал патетическую паузу – пение? Тут, я боюсь, без привлечения семьи никак не обойтись.

Директор выжидательно посмотрел на Тремпеля, затем на ученика. Оба хранили молчание, и директор продолжил.

– Алина Абаевна – ценный сотрудник, выдающийся педагог, лауреат международных конкурсов и учитель года по версии гороно за позапрошлый год. Её авторский метод рекомендован министерством. Воспитанники занимают первые места на школьных олимпиадах. Музыка прекрасна и совершенна, как математика, понятна всем без перевода и доступна каждому, кто не страдает расстройством слухового аппарата. Наряду с обязательной программой – так сказать, контрапунктом – на уроках мы даём экспериментальный материал. Так, сейчас мы проходим замечательную арию из рок-оперы «Иисус Христос – суперзвезда», в исполнении Яна Гиллана. Ну, вы знаете: «I only want to say // If there is a way // Take this cup away...» – последние слова он пропел, подняв руки ладонями к небу и глянув на миг в потолок. Затем поправил запонки и дёрнул пальцем в сторону подростка.

– Леонид, однако, имеет на сей счёт иное мнение. Само по себе в нашем лицее это приветствуется – но только до тех пор, пока вы свою позицию не начинаете навязывать другим. Такое мы вынуждены квалифицировать как существенный недостаток воспитания, который может повредить ученику в будущем. Дело, собственно, вот в чём: ваш племянник заявил, что мелодия – немелодична, исполнение – ужасно, бога нет, английского языка не существует... Поверг в недоумение учителя и сорвал урок.

Тремпель придвинулся к столу; Лёнька покачивался на стуле.

– Вполне вероятно, в Монголии так принято. Возможно, там свои представления о вокале и композиции, в ходу синкретизм, буддизм и тоталитаризм. Не исключено, что кое-где на нашей планете не подозревают о существовании английского языка и универсальной культуры. Мы готовы уважать и такое мнение, пока его не абсолютизируют. Поработайте с племянником, объясните, что в новой среде нужно сначала осмотреться, а общие слова лучше конкретизировать. Например, если бога нет, то какого именно и где.

Тремпель кивнул, как это делают птицы при ходьбе или тибетские монахи при погружении в транс: не в знак согласия, а сугубо для сохранения мирового равновесия. Кивнул и вздохнул.

– Ну что же, я рад, что сигнал услышан, – резюмировал директор. – По физкультуре, кстати, Леонид себя очень хорошо показал – Фёдор Павлович, физкультурник, грудью за него встаёт перед всем педсоветом. У меня, кстати, через минуту совещание, так что…

Оказавшись на улице, двое не сговариваясь остановились и некоторое время просто дышали остатками утреннего тумана.

– Ну и балбес ты, Лёнька, – наконец, произнёс капитан.

– А не надо ничего конкретизировать, – отозвался пионер, возражая не столько Тремпелю, сколько окружающей действительности. – Разнести вам тут всё надо к чертям собачьим.