ЛЁГКОЕ УМОПОМРАЧЕНИЕ
«А про зонтик-то я и забыл», – сообразил Тремпель у мусорных баков. Были, конечно, дела и поважнее, но куда ж они денутся, и он, ничуть не стесняясь прохожих, эффектно выполнил беззвучную команду «кругом» и поспешил обратно.
На столике в кафе уже успели прибрать, а зонт, вероятно, унесли в подсобку. Официант, сделав пометку в блокнотике, попросил подождать, как будто чтобы выдать забытый предмет, его надо ещё приготовить, с луком и петрушкой. И пока длилось ожидание, и капитан, сначала стоя, а затем и сидя раздумывал, как же далеко должен тут находиться склад забытых вещей, откуда-то из-за ширмы стали доноситься негромкие полузнакомые голоса.
Первый будто бы принадлежал старому курильщику, а второй – вероятно, только начинающему. Первый хрипловато сипел: «В один момент наше прошлое разлетелось на миллионы мелких осколков. Теперь у каждого оно своё, вы не находите? Каждый ходит, как Сталин на просмотре фильма о себе и говорит: не так всё было, совсем не так». Второй в ответ попыхивал: «Не знаю, коллега. Похоже, один ледяной осколок попал мне в глаз, и теперь мне наше прошлое безразлично». Первый сделал небольшой перерыв, заполняемый явно различимым глотком из бокала, и сообщил: «А вот американские археологи обнаружили, что мозг их предков заметно уменьшился в размере 12 тысяч лет назад, и почти в неизменном виде сохранился до наших дней. А всё из-за разделения труда. Одни сосредоточились на охоте, другие – на рыбалке, и вот, все знания мира держать в одной голове стало не нужно». В ответ послышалось: «Вот за специализацию и выпьем», после чего последовали бульканье, переходящее в задорный кашель.
Тремпель с недоверием посмотрел на ширму: что за идиотские разговоры?..
Официанта всё не было. Болтовня продолжалась.
«Для специализации нужны большие коллективы. Как у муравьёв или пчёл», – побулькивал молодой. – «И с военными та же история». В ответ хохотнули и попросили не смешивать личное с вторичным, но тот не унимался: «Да, ведь армия – это высшая форма организации общества! Поэтому и специализация в войсках продвинулась дальше. Универсальные солдаты бывают только в кино, а в жизни они все приставлены каждый к чему положено. Даже цвет формы – и тот различается у разных родов войск, но в основном, конечно, маскировочный, саранчово-зелёный. И, возвращаясь к размерам голов, не стоит удивляться, что статистика по фуражкам устойчиво показывает эволюционное преимущество военных перед всякими там гражданскими как минимум на четверть размера».
Капитан вглядывался в меню, изучая мелкий шрифт про маринады, топпинги и подливки.
«Должен на это заметить», – сообщил внутренний голос постарше на фоне позвякивающей посуды, – «что история знает кое-что о головах и под другим соусом. Несколько веков назад один человек столкнулся с ранним облысением. Обычно люди при эдаких обстоятельствах просто носят шляпу, но это был Людовик XIV: он не смирился и предпочёл носить парики, да так, что этим увлечением заразились придворные и все вокруг, мода захватила страны и континенты. Посмотрите на долларовые бумажки – с них на нас до сих пор взирает отец-основатель в буклях. А вот в другой части мира, совершенно независимо, по другим причинам и с иным результатом, возникла мода на самурайскую лысину. Это было связано с ношением специального шлема: на бритой голове он лучше сидел. Как видите, и здесь без военной необходимости не обошлось».
«Так победим!» – отреагировал молодой и продолжил, будто потирая руки и прохаживаясь перед аудиторией. – «Самое время сказать несколько слов о нашей системе образования. В отличие от западной, развивающей индивидуальные способности до состояния остро отточенного инструмента, отечественная школа до сих пор штампует заготовки широкого профиля, давая почти что гимназическое образование, за вычетом греческого и латыни».
«Головы – это одно, а тела – это другое», – заметил старший. – «Многие виды, в далёком прошлом отличавшиеся гигантизмом, в ходе эволюционного приспособления пошли по пути миниатюризации. Мы видим это на примере динозавров – часть из них до сих пор бегает по полям и весям в облике птиц, а некоторых человек даже одомашнил и, как всё обращённое себе на пользу, как бы в отместку за все притеснения, нанесённые нашим далёким хвостатым предкам, ест. Гусятину, там, курятину, индюшатину, фазанятину… Ну так вот, если человечество доживёт до экспедиций в далёкий космос, нам будет никуда не деться от массогабаритной эффективности, и тут всех должны превзойти японцы».
«А вот ещё случай», – зевнул младший. – «Один молодой офицер, картограф, а нашей столовой всегда брал половину порции. Так выгодней, говорил он, ведь это же психология: две такие половинки в сумме дают больше обычной порции! Метод работал на супах и борщах, картофельном пюре и подливках, даже на котлетах с тефтелями, и единственное, на чём он неизменно спотыкался, были гусиные ножки. Столовские делить ножку никогда не соглашались, и картограф, в свою очередь, потому никогда этих ножек и не брал, только ходил, смотрел и делал вид, будто они его не интересуют».
Капитан, хоть и пытался сосредоточиться на приколотом к ширме прошлогоднем календаре с полуголой девицей в бронежилете, не удержался и встал, пробормотал: «Кто это у нас такой умный?» – и заглянул за ширму.
Там, однако же, было пусто. Он озадаченно огляделся, нигде не находя никакого источника голосов. По всему выходило, что им вообще неоткуда взяться кроме как из его головы, с чем капитан согласиться был пока ещё не готов. Тем более что они продолжали доноситься не то, чтобы снаружи, но и точно не изнутри. Так что он неуверенно, как бы продавливая перед собой пузырь осязаемой реальности, двинулся сначала в коридорчик, а затем и на кухню.
В мареве ароматов, у шипящих сковородок и кастрюль угадывались бледные силуэты двух суровых поваров, деловито отделявших ушатину от хвостатины. Говорили, быть может, и они, но уверенности в этом не было, тем более что вместо лиц у них были какие-то просто отвратительные рожи. «Рихард Вагнер» – сообщил молодой голос, – «почти всю жизнь ел селёдку с картошкой, потому и музыка у него была костлявая, в шелухе». Старший с готовностью прокомментировал: «Он три года не ел, всё козлятинки хотел» – и продолжил методично орудовать большим разделочным ножом.
На какой-то миг Тремпель остановился, всё ещё прикидывая, стоит ли отвлекаться, но вдруг у второго выхода заметил тощую фигуру удаляющегося Петухова, как бы флуоресцирующую зеленоватым отливом кителя. Умело огибая препятствия, стоящие, торчащие и шкворчащие, капитан ввалился в дверной проём следом, затем пробежал по коридору, наконец выскочил наружу – и обнаружил себя у мусорных баков, мысленно говорящим себе: «А про зонтик-то я и забыл».
Зонт, в сущности, был не нужен. От него больше мороки, чем пользы. Зигмунд Фрейд и Карл Юнг, встретившись где-нибудь в пивной и закусывая дымные кольца селёдкой, могли бы долго спорить, почему это именно так, но для нашего человека нет никаких сомнений, что, тем не менее, вернуться следовало обязательно. Тремпель отвёл взгляд от мусорных баков и решительно двинулся в «Шкварку».
Там его встретила новенькая официантка. Не отвлекаясь на гипнотическое декольте, он всё объяснил, та попросила обождать и неторопливо удалилась. Не успели её формы исчезнуть в дверном проёме, как знакомый хриплый голос ниоткуда обстоятельно прокашлялся и произнёс: «Опорно-двигательный аппарат надо поменьше опирать и поменьше двигать». Второй, который сиплый, попросил обосновать и углубить, придать тремпелефильность или хотя бы тремпелеморфность. Первый увлечённо понёс какую-то ахинею, но Тремпель тряхнул головой и поспешил за официанткой.
Далее, как в приборе, собранном из бинокля, шарманки и мясорубки, перед капитаном завертелись коридор, кухня с поварами и кастрюлями, а поодаль – косая спина Петухова. Капитан, несмотря на когнитивные неудобства, в несколько прыжков сумел не только сократить дистанцию, но и ухватить беглеца за рукав. Беглец, однако же, дёрнулся, потянул Тремпеля за собой, и они, как бы прорывая оболочку воображаемой реальности, с треском вывалились прямо в глухую тишину тремпелева рабочего кабинета.
Петухов участливо осматривал Тремпеля, как лечащий врач изучает приходящего в себя пациента. Чуть отстранившись, картограф погрозил капитану пальцем.
– Говорил же я вам, нельзя ни на что положиться. Разве что на верных товарищей – таких, как я. Вот антидот, примите и не дёргайтесь.
Он достал из кармана нечто вроде портсигара, извлёк оттуда таблетку, завёрнутую в бумажку, и протянул капитану.
Тремпель взял пилюлю не сразу. Настенные часы уверенно показывали конец рабочего дня. За стеной, судя по тишине, никого не было. Значит, никого больше не было во всём корпусе. Капитан, подбросив пилюлю на ладони, привстал – и резко двинул оппоненту под дых.
Точнее, попытался. Удар был мощным и сокрушил бы любого курильщика, но картограф то ли бросил, то ли всё никак не мог начать, так что поставил блок, сделал шаг назад и принял боевую стойку. Капитан схватил стул и, чуть ли не обдирая потолочную штукатурку, обрушил его на соперника, однако тот с лёгкостью увернулся, и капитан стал хватать со стола и пускать в дело прочие подручные средства. Под рукой последовательно оказывались дырокол со степлером, ручки и карандаши, но всё это было мелко и бесполезно, и вот уже капитан уворачивается от уверенных выпадов мастера восточных единоборств, до сих пор тщательно скрывавшего свой талант за сутулой наружностью картографа.
Петухов, как бы вычерчивая в воздухе трёхмерные кривые, чем-то напоминал богомола. Глаза его поблёскивали в свете гудящих ламп. Он приближался, держа, однако же, Тремпеля на расстоянии, пользуясь преимуществом своих длинных тонких конечностей.
Капитан отступал. Улучив момент, он перекатиться через стол и был уже недалеко от двери, которая, правда, могла оказаться закрытой на замок, и тогда что пришлось бы изловчиться, чтобы успеть её открыть, прежде тебя не огреют по затылку.
И тут ему на глаза попался мирно стоящий у двери его собственный зонт.
Цельная трость со стальными спицами, не какой-нибудь хлипкий углепластик, едва успела отяготить руку, как противник, преследуя капитана, вскочил на стол – и тут капитан ткнул ему в брюхо зонтом, как нанизывают на шпажку разных там кузнечиков.
Только это не кузнечик, сказал себе капитан, когда тело охнуло и свалилось, ударившись головой о пол, после чего затихло. У кузнечиков – широкие жвала и совсем нет рук, а у этого человеко-богомола даже глаза сидели по-особенному – пока не закрылись.
Удостоверившись, что оппонент скорее жив, капитан, завернув ему руки за спину, связал их скотчем, затем усадил тело на пол, прислонив к стене. Пошарил по внутренним карманам и нашёл ту самую коробочку.
- См. также: Предыдущая часть, Продолжение