НЕБОХОД
Воздух на высокогорьях Курдистана прозрачен и свеж, небо огромно и высоко, и если как следует оттолкнуться, то непременно взлетишь и уж точно дотянешься до звёзд, недоступных из любой другой точки мира. Пролетая мимо созвездия Близнецов на юг, в сторону Единорога, бросишь случайный взгляд куда-то вниз – и не разглядишь ничего. Но, к сожалению, этого сделать нельзя, когда единственное окно надёжно забрано железной решёткой.
Сикорский перевёл взгляд на койку Махараша. Тот лежал и мочал, меланхолично глядя в окно, на надломленный диск луны. В ссадинах и кровоподтёках, он не говорил уже второй или третий день – в общем, с тех самых пор, как они оба в бессознательном состоянии были подобраны, кажется, "Красным крестом" – во всяком случае, сестрички и врачи здесь имеют соответствующие нашивки, в форме полумесяца.
Но вот где Кэйт – всё-таки непонятно. Медики не говорят ничего определённого – видимо, щадят хрупкое самочувствие выздоравливающего. Но может быть, с другой стороны, она лежит в женском отделении. Только туда не пускают. Да и в коридор – тоже.
Вдруг, нарушая ночной покой, раздаётся шум прибывшего автомобиля. Хлопает дверца, потом ещё одна. Торопливые шаги навстречу; машина смолкает. Слышатся аллахоакбаристые приветствия, затем люди входят внутрь.
Через некоторое время лязгнул дверной замок, щёлкнул выключатель, и в палате появился милый маленький доктор, всегда дежуривший по ночам и, вечно сонный, всегда носивший на себе стетоскоп, которым, впрочем, никогда не пользовался. Доктор был взволнован и смущён. Следом, отодвигая и заслоняя собой доктора, вошёл давно знакомый охранник дорогого шефа. Перед собой он держал внушительных габаритов пистолет, а позади волок не менее внушительное устройство, издали напоминающее помесь мясорубки с электрическим стулом. Оглядевшись, он улыбнулся, обнажая крепкие жёлтые зубы. За ним, едва бросив презрительный взгляд на безучастного профессора, вошёл и сам дорогой шеф, как-то сразу занимая перед Сикорским всё обозримое пространство. В качестве атрибута власти сегодня он предпочёл автомат Калашникова.
– I am so glad to see you, my dear friend! – Он отставил своё потёртое оружие, блеснув из-под рукава коллекционными часами, и принялся воодушевлённо говорить: как же нам всем повезло, что случайный путник, из наших, наткнулся на вас, так безнадёжно заблудившихся в горах! Ещё бы день или два, и все бы умерли! От ночного холода, голода и зверей. И от разных там всяких. Доктор, так он в состоянии передвигаться?
Маленький доктор вынырнул из подпространства и сообщил, что у русского пациента дела идут неплохо, он уже передвигается вполне самостоятельно, даже слишком, и у него всего лишь наблюдается диспропорциональное восприятие окружающих предметов или что-то в этом роде. А ещё он живо интересуется преданиями о древних богах. Хуже состояние Махараша, которого хоть и можно транспортировать, куда и как угодно, но только он всё равно ничего не скажет ввиду неустранимого повреждения личности. Природа этого явления, говорил он, пока ещё прояснена не до конца. Однако, судя по всему, мы вполне можем заключить, что всё это от совместного применения неких стимуляторов и кое-каких галлюциногенов.
Охранник между тем прилаживал к телу Махараша щупальца проводков. Тот с подозрительностью младенца морщился.
Большой босс понимающе кивнул и выразился в том смысле, что страдальцу совершенно разумно прописаны усиленные речевыправительнуые процедуры – и, мол, действуйте, а мистера Сикорского мы берём с собой. Поднимайтесь, дорогой друг, у нас впереди много интересной работы. Так вы говорите, древние предания? Хм...
Не прошло и нескольких минут, как Сикорский завязал шнурки на своих кедах, не так давно принявших неподдельно потёртый вид, и устремился вслед за большим боссом, который протиснулся в дверной проём не без усилия. Замыкали колонну уверенные шаги охранника. Из отдаляющейся палаты доносились вялые стоны.
Сикорский посматривал по сторонам. Никогда ещё ему не удавалось так далеко отойти от койки, чтобы хоть и медицинский, но неулыбчивый и бородатый персонал не отправлял его восвояси. Теперь эти люди вжимались в стены, демонстрируя свои удивительные пластунские способности. Ещё немного, и они бы просто превратились в плоских настенных египетских богов. Иногда они как-то неестественно шевелились, и в эти моменты Сикорский, лишённый свободы манёвра со всех сторон, начинал испытывать усиливающиеся приступы курдоклаустрофобии. Но вскоре коридор остался позади, и трое, выйдя наружу, будто вынырнули в ночное небо.
– By the way, – произнёс большой босс, – одно из самых интересных преданий – это история про бога, в которого никто не верил. Не знаете? Ну, как же... Долгое время он занимался философией и отшельничал, но потом затосковал, ему стало скучно и нехорошо, и он сошёл на землю. Картина, открывшаяся его взору, будоражила воображение. Другим богам строили храмы и возносили молитвы, их призывали на помощь и повелевали их именем. Боги играли людьми, люди играли в богов, и большая игра наделяла жизнь всякого смыслом. Ему захотелось признания, славы и любви. Для этого первым делом он решил сотворить невиданное чудо. В долине, на месте единственного селения, он в мгновение ока возвёл величественный город, с высокими башнями и дивными дворцами, садами и фонтанами, горы украсил снежными шапками, а в небе россыпью звёзд начертал своё имя. Люди ходили, смотрели и удивлялись, и спрашивали друг друга, что же случилось. Никто ничего не знал, смотреть в небо никто не думал. Только дряхлый старик ненадолго поднял глаза вверх, покачал головой и ничего не сказал. А на третий день разговоры и вовсе перестали возвращаться к произошедшему, потому что у каждого были дела. Через неделю бог, в которого никто не верил, расстроился и вознегодовал, и обрушил на город град камней. И люди, оставшиеся среди руин, зароптали, но старик сказал, что, видимо, плохо они молились древним богам, следует принести им жертву, а город бросить. Бог ещё больше опечалился, и на этот раз решил показать себя людям лично. Он появился перед ними в сиянии света, на колеснице, запряжённой крылатыми львами, под музыку труб и литавр. Он обратился к ним с вразумляющей речью. И пали они ему в ноги, и просили милости. Но видел он, что в их глазах он выглядит всего лишь обыкновенным заезжим колдуном, хоть и необыкновенной силы, и слышал он, что тайно они замышляют, как водится, забросать его камнями. И тогда огорчился он ещё больше, выволок старика и спросил, почему же люди отказываются верить. И ответил старик, что пожил достаточно и твёрдо знает: настоящий бог равнодушен к делам людей, не сходит на землю и не ищет ни признания, ни славы, ни любви. И бог, в которого никто не верил, отступил, отчаялся и исчез.
Они стояли под окнами; охранник не слушал. Его больше занимали стоны, с частой периодичностью доносящиеся со второго этажа, где находилась только что оставленная палата. Стоны постепенно становились всё больше похожими на крики, хоть и бессодержательные, но в некотором роде мелодичные. Охранник ходил под окнами, иногда вскидывал голову и хмыкал.
Большой босс глубоко и протяжно зевнул, почесал бугор на затылке и продолжил рассказ. Но это всё, мой дорогой друг, сущие пустяки по сравнению с преобразованиями, происходящими ныне в нашем обществе. Страна обретает свободу. Мы возрождаем духовность, избавляемся от пережитков тоталитаризма. Кстати, не называйте меня боссом. Для вас я просто шеф.
В криках стало различаться нечто неразборчиво-осмысленное. Сикорскому даже на миг показалось, будто он слышит некие курдские гортанно-хрипящие слова, но никто на них не реагировал, следовательно, их и не было.
Сейчас, говорил шеф, перед нами открываются блестящие перспективы. Ещё недавно мы жили в бедной крестьянской стране. У моего отца была всего лишь небольшая, скажем так, пиротехническая фабрика, а теперь со мной здоровается за руку английский премьер-министр. Дорогой Эндрю, нам нужен специалист вашего профиля. Отбросим раздоры! Мы подпишем новый контракт. Вы будете работать в Эрбильском офисе руководителем проекта. Оплата наличными. А? Не хотите наличными?.. Ну, тогда финансовую сторону обсудим позже; это, в общем, не важно. Сейчас меня больше интересует, что вы мне скажете насчёт табличек.
Сикорский вздрогнул. Ничего толком сказать не могу, дорогой шеф. Меня уже спрашивали в госпитале. Ну, мы с Махарашем нашли три глиняных таблички, стали их рассматривать. Я держал в руках одну, он взял остальные и стал их как-то странно поглаживать. А потом, наверное, произошло землетрясение или ещё что-нибудь такое, не помню точно. Очнулся уже здесь.
Улыбка на лице шефа преобразилась в гримасу. Этот Махараш просто жалкий воришка, ничего не смыслящий в том, на что он замахнулся! Чего он хотел, чего ему не хватало?..
Лицо шефа стало превращаться в нечто совершенно невообразимое. Вместо носа теперь было подобие хобота, из нижней челюсти выпирали клыки, он раздувался, как индюк, и не прекращал говорить. У охранника удлинились руки, и теперь он ходил под окнами, напоминая сосредоточенную гориллу. Сикорский совершенно ясно представлял, что быть всего этого не может. По меньшей мере, не должно.
Вдруг раздался крик оглушительной силы. С окна слетела решётка, и, в бисере осыпающегося стекла, с обрывками проводов и в кровавой простыне, вылетел Махараш. Он раскинул руки, сделал несколько отчаянных взмахов – и в этот миг и воздух, и небо его приняли. Он пронёсся над неподвижной фигурой шефа, затем поднялся выше и рассмеялся, устремляясь куда-то в сторону Тельца.
Потом упал, конечно. Сикорский в происходящее не верил.
- См. также: Предыдущая часть, Продолжение